[mod]
OTTO MATEUS BERGMAN
portrayed by matthew mcconaughey
ведомый ❖ 39
[ex]отто бергман [берг]
род деятельности
пастор в церкви святого Анатаса.
до лост спрингс
появился на свет в 1976 году. семья была чрезмерно религиозна, а потому отец с детства готовил мальчика к богослужению. посему, всю жизнь проработал священником в почти развалившейся церквушке на окраине города Ньюарк, что находится в Соединенных штатах. смерть свою он встретил в подворотне, спасая ребенка от насильника.
так как его "призвание", как говорил ему его отец, не приносило ему никакого удовлетворения, почти все время пребывал в унынии, а порой злился на собственных родителей и на себя за то, что когда-то давно не смог противостоять воле отцов. пятый круг ада.
способности
чувствует на интуитивном уровне, что нужно говорить окружающим, чтобы они безоговорочно ему верили. его поведение, манеры, невербальное общение, слова - все внушало благоговение. понимать и направлять ему помогало чтение мыслей - дар и проклятие, сводившее с ума и, в то же время, заставляющее чувствовать всеобъемлющую власть над душами других людей. отличный психолог.[/ex]
история персонажа
Alt-j - intro
- отец, куда мы идем? – медовый детский голос, словно мячик, отскакивает от каменных стен коридора, разливаясь шелком по всей церкви. девочка, лет семи, шаркает ногами, хватаясь пальцами за длинную юбку, надеясь, что она вот-вот не споткнется и не ударится носом об пол. она пытается успеть за пастором, который, казалось бы, становился все дальше и дальше, хотя его шаг был размеренным и грозным.
- отец? – снова молчание в ответ. малышка уж было хотела остановиться, но, взглянув в добрые глаза святого отца, который в этот самый момент повернулся к ней, расплылась в довольной улыбке и схватила его за руку.
дверь в конце прохода скрипнула, будто невидимый хозяин приглашал гостей внутрь, раскланиваясь в незримом приветствии. пастор, наконец, остановился, присел возле девочки и приобнял ее за талию.
- Меллиса, дитя мое. я покажу тебе то, что остальным видеть не доводилось. – отчасти, Отто был прав. еще ни один человек в этом городе не оставался с ним наедине. ни один человек, старше шестнадцати лет. – а потому я попрошу тебя, чтобы это было нашей маленькой тайной.
голос отца звоном отдавался в голове Мелс, отчего она, неосознанно, наклонила ее чуть в бок, будто противясь той чарующей магии, что исходила от человека перед ней. она доверяла ему. этот высокий худощавый мужчина не смог бы причинить ей боль, обидеть или унизить, чего не скажешь о всех, с кем когда-то девочке приходилось общаться. глупые дворовые мальчишки, вечно пьющий отец, мать, делающая вид, что все в порядке. ребенок улыбнулся и, протянув руку пастору, кивнула головой.
дверь с грохотом закрылась за мужчиной с ребенком, а церковь вновь погрузилась в напряженное молчание.***
они верили ему. верили безоговорочно, отдавали свои сердца, будь то девятилетний белобрысый мальчуган или четырнадцатилетняя, только начинающая расцветать, девочка. они смотрели на него с раскрытыми ртами, ловя каждый вздох, каждый жест, каждую ласку. они, отбросы, страдающие от социального насилия, от постоянной нехватки воздуха, света – чего угодно. он давал им последний шанс, шанс на спасение. шанс, который дает море в черную бурю, на секунду позволяя утопающему в последний раз впустить в легкие кислород. а потом тьма, раздирающая изнутри. для всех этих детей она означала смерть. смерть в муках или наоборот – предельно быструю и безболезненную. все зависело от настроения, фазы луны, дня недели или часа дня.
думаете, он не задавался вопросом «почему»? не спрашивал Бога (или Дьявола), за какие грехи ему досталось такое наказание? осквернение почти святых, надругательство над теми, кто ничего не мог сделать в ответ. просто потому что их руки были связаны, а рты искривлены в немом ужасе и страхе.
он вспоминал о своем детстве, пытаясь нащупать кончиками пальцев хоть что-то, за что можно ухватиться. незначительную деталь, которую, подняв, словно трофей, над головой, можно будет обвинить во всем. снять с себя груз ответственности и, на приеме у тюремного психолога, положив, вальяжно, ногу на ногу, сказать: «мой дядя-алкоголик, брат матери, такой же немощной идиотки с пропитым лицом, трахал меня, прижимая к стене сарая. до сих пор помню, как вытаскивал занозы из рук». но ничего подобного с ним не случалось. отец, хоть и выпивал на выходных и по праздникам, никогда не позволял себе лишнего. мать, домохозяйка, души не чаяла в единственном сыне, и не замечала никаких изменений в его поведении в худшую сторону.
иногда ему казалось, что он сходит с ума. он забивался в угол, оставляя надежду где-то за входными воротами Церкви. он не мог понять всей иронии: в одной шкуре уживался и ангел, и демон. и спаситель, и палач. он, словно божество, давал веру, а потом, с оскалом, забирал ее вместе с невинной душой. он винил себя. особенно темными ночами, когда комнату освещал лишь льющийся свет белой луны. он отрывал в глубинных закромах чувство отвращения к себе. он ненавидел все свое существо: ненавидел эти трясущиеся руки, сжимающие в порыве страсти молодые, тонкие тела. Он ненавидел этот взгляд, что безумно таращился на него из зеркала, потому что именно он дарил успокоение заблудшим.
иногда, смотря в бездонные детские глаза, он будто пытался найти ответ на неозвученные вопросы.
иногда, смотря в бездонные глаза, он будто находил их. образы мелькали с сумасшедшей скоростью, а посему разобрать их было просто невозможно. порой ему казалось, что вот-вот он получит ответ. вот-вот поймет. поймет, что бесы, голодные до боли и страданий, обернули причину его смерти в его тайное желание. тот, кого пастор пытался защитить при жизни, стал его своеобразным палачом, раз за разом опускавшим лезвие секиры на те возвышенные чувства, живущие когда-то где-то в глубине душонки. чертова ирга. две стороны одной медали. шоу, за которым с упоением следил кто-то сверху. наказание. но поймет ли?
об игроке
связь: личные сообщения.
Я слишком часто видел ее глаза, смотрящие прямо на меня. Глаза, отдающие ржавчиной, словно сама душа, грязная и непромытая, просилась наружу, стоная и прося помощи. Казалось, что она не слышит этих истошных криков, но что-то в ней говорило «помоги мне».
Я слишком часто слышал ее запах в том баре, где я видел лишь зверье. Скот, по венам которых текла уже не кровь, а водка вперемешку с наркотиками. Скот, воющий и лающий на своих и на чужих. Они словно тонули в озере с огненной водой. И только ты стояла на берегу в красивом шелком платье, наблюдая сверху за тем, как наш мир катится к чертовой матери.
Я слишком часто представлял, как трахаю ее на полу в кухне, пока она кусает мои руки, плотно закрывающие ее рот.Она тогда много говорила. Она трещала, будто целую вечность не могла найти человека, который бы смог выслушать поток ее мыслей. Она говорила о мире и о вселенной, о преданности и предательстве, о сексе и любви, не выпуская из рук стакан с горячительным напитком, словно он служил ей опорой и другом, подталкивающим ее и говорящим «давай же, думать – не стыдно». Я слушал ее тихо и смиренно, впитывая в себя каждое ее слово, пытаясь понять ее. Пытаясь прочувствовать каждую клеточку ее тела, ее души, запертой в каменном панцире жестокого и окружающего мира. И когда казалось, что этот панцирь вот-вот даст трещину и разойдется по швам, она своими собственными руками заделывала его обратно, не давая сокровенному вырваться наружу. Боялась, что люди стадом втопчут ее нутро копытами в грязь. Еще и смеяться будут, громко и неприятно, зачем это нужно?
Она танцевала в красивом и легком платье цвета морской волны среди наркоманов и шлюх, с завистью на нее смотревших. Она закрывала глаза, пытаясь слиться с громкой музыкой, которая выбивала своим жестким ритмом лишние мысли. Она не слышала злых языков, она отталкивала руки завистников и завистниц, пытавшихся разорвать ее платье, чтобы она, не зависящая ни от кого и ни от чего, хотя бы раз почувствовала себя голой и беззащитной.
Она была другой.
Другой?Она - целительница. Она послана людям, чтобы лечить их души и израненные тела. Она будто отбирала заточенные ножи у судьбы, которая снова и снова пыталась нанести удар по их сердцам.
Она – храм. Она принимала путников, сошедших с ума на перепутье. Путников, которые отчаялись найти покой, умиротворение и какой-то смысл дальнейшего существования. Она принимала их у себя, одаривала их лаской, которую могла дать только она. Только ее руки, вычерчивая линии на их коже, могли заставить тело расслабиться и подчиниться ее воле. Только ее поцелуи способны были свести с ума и вознестись на седьмое небо. Только ее стоны возрождали их к жизни.Я был одним из тех, кто хотел сорвать с нее защиту, выстраиваемую ею столь долгие годы. Я был одним из тех завистников, понимающих, что она – это не я. Что она жила в другом мире, свободном от предрассудков, лжи и ненависти.
Я хотел сломать ее. Хотел взглядом просверлить в ней огромную дыру, из которой бы просочилась она настоящая. Хотел увидеть ее слабую, просящую о помощи, рыдающую боли и обиды.
Она должна быть такой же, как все.
Должна?Она спасала людей, а спасителем должен был быть я.
Она облегчала их страдания, а облегчать страдания должен был я.
Она, она, казалось, что вся вселенная крутиться вокруг нее. Она подстраивается под нее, под ее желания, но ведь это я должен был быть центром всего. Ведь со мной говорил Бог, со мной, а не с этой чертовой шлюхой из бара, которая забрала у меня мое предназначение и пустила его так, как ей хотелось.Чертова, чертова шлюха.
***
Она впорхнула в мою квартиру, села на подоконник, продолжала что-то вещать, но я не слушал ее. Она смеялась своим звонким смехом, докуривая очередной косяк, пока я запирал за собой дверь на ключ, кладя его во внутренний карман куртки.
Теперь это – твоя клетка, Нэнси. Не золотая, нет. Клетка с железными прутьями, ржавыми, как и твои глаза. Я хочу, чтобы ты билась о них крыльями, пытаясь вырваться наружу, в тот мир, в котором ты привыкла жить. Но его больше не будет. Сегодня для тебя все изменится. Сегодня я проведу тебя в ад. И когда тебе будет казаться, что хуже уже быть не может, что лучше смерть, чем тленное существование, я выпущу тебя наружу, заставив жить с этим на сердце, снова и снова прокручивая в голове события этого вечера.«Почему ты молчишь?» - ты оглядывалась вокруг, начиная осознавать, что твои ноги занесли тебя не туда, куда нужно. «Кажется, мне пора». Ты уже не пела, разливаясь звонким голосом по всем уголкам этой квартиры. Этого склепа, где, как я планировал, ты оставишь свои надежды. Я взял тебя за руку.
- Будет лучше, если ты не будешь вырываться. Иначе мне придется сделать тебе больно, - прозвучал мой голос, словно сталь, охладившая тебя и выдернувшая из мира ярких красок. Теперь же вокруг был лишь полумрак запыленной студии и запах гнили. Исходивший от меня или от тебя?
[/mod]
