Представьте человека, что всю свою жизнь не видел серого цвета. Вокруг него все всегда было ярко, и даже жестокая тьма, что так его пугала, имела невероятно насыщенный и густой цвет. Улыбка, смех, счастье; бесконечные шутки перетекающие в кутежи, новые знакомства, и не важно с кем, солдатом простым, иль офицером, а может чернорабочим или даже генералом — вот его светлые полосы, коие можно назвать "спокойного цвета". Вспышки гнева и злости ведущие к жестоким дракам; шумные, а иногда не очень, ссоры с друзьями, — более яркие, но тоже весьма обыденные события в жизни офицера. Влюбленности, признания, разрывы, делили цветовую гамму с походами, парадами, осадами и редкими сражениями. Яркий свет, что постоянно менял оттенки и непроглядная, клубящаяся тьма расположились с любимой семьей и потерей близких соответственно. Вот и вся жизнь боевого мага, в ней было место мелочам, но их цветовая гамма не сильно выделялась от прочих. И вот сейчас, мужчина совершенно не готовый к чему-то плохому, внезапно оказался подвешен за ноги. Яркое, оказалось темным. Любимая младшая сестра, которая казалась еще вчера плакала на похоронах матери, со слезами надевала подаренный им кулон перед самым расставанием, явилась чем-то чужеродным, а вместе с ним и весь белый свет, что в один миг сделался серым. И Александр не помнивший плохого, а лишь хорошее, шел в этом новом для себя мире, совершенно потерянный и ничего непонимающий. Снег, казавшийся ему грязным, нещадно застилал и без того затуманенные глаза, что в попытки найти нечто родное шарили вокруг, но везде все было одинаков — люди в серых и темных одеждах, бежавшие по каким-то своим делам; обшарпанные стены в тон людских костюмов, и даже обычно весело рыжие черепицы крыши, сейчас были покрыты все тем же гадким и серым снегом, коий падал с такого же неба.

---

Александр услышал крик "посторонись" и едва успел отпрянуть от чёрной брички с вороным конем. Свернув в очередную подворотню, мужчина приложился к фляжке, но та была пуста и пересохший рот, с уже болевшим от мороза горлом, получил вместо горячительного напитка лишь ледяную порцию зимнего воздуха. Фон Кессен сплюнул и откинул пустую фляжку, обычно приятному глазу металлический свет, нынче тоже сделался тусклым и... что бы вы думали — серым!
Хватаясь левой рукой за голову и хмурясь, он медленно ступал по рабочим кварталам, прошло не больше часа. Взор его, ставший усталым от одних и тех же красок, и веки лениво, что было ему совершенно не свойственно, опускались, для того, чтобы моментально распахнуться в испуге, ибо стоило Алексу закрыть глаза и он начинал видеть жуткие воспоминания, оторванная рука молодого юнкера, кричащие во тьме солдаты и взрывающиеся вокруг гренады, коими их закидывал отряд противника, незаметно вышедший во фланг. Страх за одну сестру, нынче сменился страхом за другую.
Алек тихо смеялся и шептал какие-то команды себе под нос. Ноги его были ватными и еле шевелились, то и дело цепляясь за неровную мостовую, а руки неестественно прохладными. Гулкий звон взрывов в ушах сменился ровным стуком каблуков, офицер оторвал от земли взгляд и увидел знакомую фигуру. Улыбающийся товарищ, положив руки в карманы шел ему на встречу.
— О! Фельдфебель! — раскинул руки Алек, порываясь накинуться и заобнимать товарища, да утащить его в ближайший кабак, дабы излить душу.
— Ваша сиятельство, — сказал друг отчего-то не своим хриплым голосом кивая и, оглянувшись на секунду, резко ударил дворянина в солнечное сплетение.
Александр не успел понять, что был в очередной раз обманут этим миром, на этот раз его подвело зрение, коие выдало действительное за желаемое. Улыбка пропала и мужчина согнувшись шумно выдохнул, выплевывая влажную слюну вместе с горячим дыханием, моментально превратившимся в серый пар.
— Навались братцы, — донесся до него негромкий крик ложного Краузе и Алека швырнули в стену.
И без того еле на ногах стоявший офицер кашлянул не открывая зажмуренных глаз и дернул головой, поучая сильный удар в левую щеку. Его принялись бить по ребрам, приговаривая: "экая ветчина" и он, не думая отмахиваться, осел на землю, желая уже отдохнуть от всего и всех и впасть в долгожданное забытье, подобно маленькому Микки, коего резала родная сестра с легкой улыбкой на красивом лице, которая вполне себе спокойно говорила: "да-да, вот зашиваю кровоточащую исковерканную "жерновами" детскую плоть, и дело это мне вполне обыденно, а ты иди погуляй пока, проветрись". Именно этот жуткий образ застыл в его медленно уплывающим в далекие дали сознании.
Ненавистный Алеку холод был повсюду, обволакивая все нывшее тело, что лежало на левом боку на покрытой снегом мостовой в какой-то подворотне рабочего квартала. Его правая нога отчего-то висела в воздухе и дергалась кем-то. Александр недовольно поморщился и попытался оттолкнуть мешавшего ему отдыхать в таком неудобстве человека, но вышло слишком сонно и вяло.
— А ну, отошли от него кг ысы пг оклятые! — послышался знакомый картавый голос.
Наконец, его ногу  отпустили и фон Кессен с довольной улыбкой на лице, посильнее закопался полыхающей левой щекой в таявший, но все еще холодный, снег. Послышался стук множества сапог, "дег жи их Вальт", кричал Краузе уже вблизи, и, кажется, нагибаясь к нему.
— Эк тебя отделали, капитан, — цокнул бывший офицер языком. Голос его был взволнованным и веселым, ибо поза в которой "спал" на снегу Александр, была уж слишком уморительна, как собственно и его вид. — Ты что же тут забыл? Встать можешь?
Побитый жизнью и грабителями мужчина зевнул, морщась от неприятной боли при этом, его правая ладонь легла на затылок, закрывая кистью ухо и бросая тень на глаза. Не открывая глаз, Александр ответил капризным тоном:
— Не хочу!
Фельдфебель не выдержал и захохотал, но был не преклонен и со словами: "нет, на снегу спать не дело, братец", потянул его за локоть.
— Отпусти, отпусти Рейно ради! — взмолился Алек, чувствую взрыв боли в голове, что отдалась ярким фейерверком в зажмуренных глазах, стоило ему только немного приподняться от земли.
После контузии мигрени часто посещали офицера, по поводу и без. Сейчас же повод был, расплываясь в еще незаметном синяке на левой стороне лица. Тем не менее, как он в свою очередь не отпускал раненых, крича: "носилки", хотя они говорили абсолютно тоже самое, что и он сейчас, так и его не отпустили. Баронет, ничтоже сумняшеся встал, опираясь на что-то говорившего фельдфебеля. Разлепив глаза, Александр окинул себя взглядом и усмехнулся, вызвав этим легким движением еще один приступ головной боли.
— Разодет я как картинка, — весело говорил он, ступая в такт товарищу.
Грабители забрали не только кошелек, но и шинель, сюртук, жилет, и даже левый сапог. "Хоть брюки оставили" — подумал озябший мужчина, не решаясь говорить, ибо чувствовал, что если начнет то уж точно зубы его застучат. Ему помогли забраться в запряженную двумя лошадьми повозку, коия была под завязку нагружена дровами. Краузе накрыл своим дешевеньким зимним рединготом Александра, коий уже обхватил себя руками.
— Да позже ты меня снарядишь фельдфебель, — яростно шутил Алек, — сейчас уже давай возвращай где я был! У меня сестра одна среди этой серости! — продолжил возмущаться Алекс, изредка постукивая челюстью.
Отмахиваясь от вопросов друга, и заставляя кучера подгонять лошадей, фон Кессен начал узнавать знакомые улицы, на одной из которых он увидел знакомую рыжеволосую голову. Он попытался было спрятаться, но его высокая фигура и так бросалась в глаза, а уж в столь потешном виде и вовсе. Размеренно ступавшая камеристка опешила, завидев господина, что нынче был похож на оборванца. Грязный, побитый, помятый, без половины одежды. Алекс закатил глаза не пряча недовольства; эта особа его и вовсе оружии отшила, так теперь и вовсе смеяться будет, сквозь зубы он прошипел кучеру:
— Да стегай ты их кнутом, дурень!
Тот начал мямлить про здоровье лошадей, набитую повозку, плохую подкову, да все это было неслышно, из-за знакомого голоса с сильным акцентом, что второй раз этот день крикнул:
— Стой!
"Хоть что-то в этой жизни не меняется" — пронеслось в озябшей от холода голове и Алекс зарычал. Застонав в равной степени от пакости сего анекдота и от головной боли он повернулся в сторону подобравшей юбки камеристке, коия бежала к повозке, хлопая своими ярко-голубыми глазами. "Сидела бы уж лучше со своим Каспаром" — в сердцах воскликнул Александр, благо, что только мысленно. Не обращая никакого внимания на многочисленные вариации "что же" и "как же", Александр громко проговорил, все еще постукивая зубами:
— Гофмейстерина, прошу вас, все после. Я сейчас в конец замерзну на этом треклятом холоде!
Перегнувшись, удерживая одной рукой спасительный редингот, подал другую леди, что была верна своему рыцарю, которого правда не наблюдалось на горизонте.
И так их стало четверо.
На тесном облучке повозки сидели слева направо: куривший трубку и что-то шутливо рассказывавший чернявый Франк Краузе рубаха и жилет с серебряной цепочкой в наличии; кучер одетый по погоде и в темной форме; босой на левую ногу дворянин, кутающийся в темный редингот, бывший ему явно не по размеру, рубаха и светлые чикчиры с золотым позументом в наличии; и украшение сей цирковой труппы — леди Мэри Кэрри, наряженная по столичной моде и что-то беспрестанно говорившая своему соседу.
Как вся эта братия умещалась на повозке — известно одному богу.
В одно ухо влетает, в другое вылетает — сия фраза была абсолютно бесполезна, ибо уши Алека осаждали с обоих флангов, с одного распалившийся и веселящийся фельдфебель, с другого взволнованная итерийка. От того, временами, вылетали слова и из самого офицера, все раздраженные и несдержанные: "да угомонитесь вы уже", "да полно вам" и прочие.
Наконец-то повозка повернула на знакомую улицу, ставшей на этот день центром всея столицы для младшего баронета. Александр сразу заприметил их экипаж, что был подле доходного дома, коий он не известно сколько времени назад покинул. А рядом...
Будь Алек старше возрастом, то уже непременно схватился бы за сердце.
Его маленькая принцесса, любимая младшая сестра, которую он как оказалось вовсе не знал, стояла на морозе с румяным лицом, улыбаясь и сверкая глазами, а её голенькие ручки были зажаты тисками неизвестного "господина", что склонился над ней в такой близости. Что Алек в миг из белого, сделался багрово красным от злости. Он не слышал как камеристка всплеснула руками, и что-то высказала на родном языке, как и не видел напрягшегося лица Франка. Правая рука Александра скользнула к пистолету, но его не было! Офицер порвался было к портупею, чтобы выхватить саблю, но отсутствовало не только холодное оружие, но и даже портупей.
"Что же это делается!" — то ли воскликнул, то ли подумал, а может, и все разом, Александр и ухватив палено метнул его в сторону голубков. Разумеется, о том, чтобы докинуть не было и речи, да и не пытался он, ибо неизвестная, звавшаяся сестрой, стояло шибко близко к франту с солдатскими плечами. Два пальца правой ладони легли в рот и фон Кессен пронзительно засвистел на всю улицу. Через миг, он распрямился, прямо на ехавшей коляске, редингот упал с плеч, и Алек схватив еще одно полено перепрыгнул прямо через сидевшую рядом леди опускаясь. Больно ударившись левой ногой о мостовую, но даже не заметив этого, мужчина распрямился (ибо, когда упал не смог устоять и чуть повалился вперед, упершись руками в снег) и со злобой на лице смотрел на незнакомца, что стоял в ста шагах от него, будто тот был врагом всего имперского народа.
— Разорву-у-у!!! — проревел громоподобно "гусар без сабли, пистолета, и даже формы" и устремился вперед.
Левая рука интуитивно начала складывать заклинание, высекая пламя в эту холодную погоду, палено загорелось, но тут же выпало из рук Александра, ибо на него, как черный пес, налетел Краузе, еще на подъезде понявший чем пахнет дело.
— Капитан, ты что твог ишь?! — картавил он строгим шепотом, сквозь темные офицерские усы. — Колдовать в столице пг и белом свете, да пг и всем честном наг оде. Погоны же сог вут, — то ли говорил, то ли лаял мужчина.
Пышущий гневом с дрожащим от ярости лицом Александр, не слушал и не смотрел на друга, его пылающий взгляд был устремлен на парочку.
— Пусти фельдфебель! Я разорву в лоскуты, в капусту порежу! — кричал он, недоговаривая фразы, и даже не думая сдерживаться, пытаясь оттолкнуть бывшего офицера. — Паскуда! Принц без диадемы, — ругался разгоряченный Алек в сторону незнакомца, прожигая его взглядом, но лишь в переносном смысле. — Хороши больные, нарядные! К таким не грех ездить, никакой вечер с женихами не нужен! — праведный гнев его обратился на младшую сестру.
Он не желал ни успокаиваться, ни "думать трезво", как его просил товарищ, все его усилия были направлены на освобождение из плена, но сил на это не хватало. Всему виной нестерпимо болевшая голова, синяк на лице, да отбитые ребра. Шумное и частое дыхание, застилавшая глаза пелена то ли пара, то ли слабевшего сознания, Алек внезапно дернулся и совсем тихо сказал что-то бывшему офицеру.